Приближается светлый и святой для каждой семьи праздник – День Победы! Мы готовимся чествовать ветеранов, «детей войны», всех трудившихся на заводах и ковавших «меч Победы». В каждой семье есть свои герои, отдавшие силы или кровь за наше мирное небо над головой. Рабочие и конструкторы, солдаты и матросы, офицеры, сделавшие все в 1941-1945 году, чтобы Победа стала явью.

Накануне 9 мая мы в ГБУ «МАЦ» создаём галерею портретов наших родственников, родственников сотрудников ГБУ «МАЦ», кто своим подвигом на войне, в труде или учебе приближал день Победы. Кто воевал, работал или учился в годы войны. Наш первый рассказ – о замечательном человеке, здравствующем ветеране войны, отце руководителя ГБУ «МАЦ» Борисе Геннадьевиче Балашове. Вряд ли кто сможет о нём рассказать лучше, чем газета «Спецназ России». Давайте вместе почитаем публикацию этого замечательного издания от февраля 2021 года.

БРОНИК БАЛАШОВА

28.02.2021Автор: ВЛАДИМИР САМСОНОВ. ФОТО АННЫ ШИРЯЕВОЙ

ДЕТИЩЕ КОМАНДЫ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ

Бронежилет — один из символов современной войны. О разработке отечественного броника с керамическими пластинами нашей газете увлекательно рассказал ветеран Великой Отечественной войны, лауреат Премии Совета Министров СССР, полковник в отставке Балашов Борис Геннадиевич.

После войны Борис Балашов окончил Артиллерийскую Академию имени Дзержинского и до пенсии работал начальником конструкторского отдела в третьем научно-исследовательском институте Министерства обороны СССР.

На его счету пятьдесят запатентованных и внедренных изобретений и 125 рационализаторских предложений. Но самое известное «детище» Балашова и его коллег — керамический бронежилет.

У Бориса Балашова исключительная судьба. Исключительная не в том смысле, что попал на фронт, а в том, что выжил, выстоял, и после войны реализовался как крупный ученый, изобретатель, сохранив немало жизней нашим воинам.

«ТЫ — МУЖЧИНА»

Родился Борис Геннадиевич 20 августа 1925 года в семье Геннадия и Нины Балашовых.

— Прадед участвовал в Крымской войне — его фамилия Попов, он был военным топографом, — рассказывает собеседник «Спецназа России». — А вся семья из Сибири. Прадед, а про него в семье сохранились всякие семейные предания, попал в город с хорошим названием Верный (ныне — Алма-Ата), тут и остался. Мой отец и дядя родились в Верном. И я тоже.

Отец учился в Варшаве в ветеринарном институте. С началом Первой мировой войны ему присвоили звание поручика и отравили на фронт в 1914 году. После революции он вернулся в Верный. Когда умер мой дед, он оставил отцу и дяде по дому. В отцовском доме я и родился. Интересно, что дом отец потом отдал неимущим.

Как-то его, заслуженного врача республики, избрали профсоюзным деятелем, и он сказал матери: «Надо дом отдать — я председатель профсоюзного комитета и имею дом, а члены профсоюза фактически живут в бараках». Отдали дом и расселили там пять семей. А мы переехали в две комнаты в коммуналке.

Со школьной скамьи Борис Балашов в 1943 году шагнул прямо на фронт. «Мне повезло, — рассказывает он. — Я еще не закончил десять классов, в феврале меня призывали. Повезло, в каком плане.

Дело в том, что нарком просвещения Владимир Потёмкин издал приказ, чтобы ребятам, которые будут призываться, не окончив десяти классов, выдавали аттестаты за две четверти и выставили оценки. Мы умели стрелять, оказывать первую медицинскую помощь, сдавали на «значок ГТО», и нас готовили к войне как защитников Родины.

А за месяц, как меня призвали, домой пришла похоронка. На Ленинградском фронте погиб мой старший брат Арсентий. Брат пошел по стопам отца и поступил в ветеринарный институт, в 1938-м его призвали в РККА. Ему оставалось дослужить буквально чуть-чуть — осенью 1941-го должен был демобилизоваться. Служил он в Туркмении на границе с Ираном, был танкистом.

Началась война, и их перебросили в Ленинград. Арсентий был в блокаже, но иногда письма от него все же приходили. Он писал, что они окружены и что с продовольствием проблемы, но «мы будем держаться, и город Ленина не сдадим».

В 1943 году пришла похоронка, при прорыве из окружения он погиб. А мне пришла повестка. Отец тогда сказал (ему уже был сорок один год и его не призвали, он был председателем приемной комиссии конского состава — отбирал лошадей в армию): «Ты мужчина, должен защищать Родину и отомстить за брата».

Как раз в это время Рязанское артиллерийское училище эвакуировали под Алма-Ату, и я поступил туда. Через три месяца меня оставили учиться на разведчика, может, потому что имел среднее образование. И я еще прослужил около года в АИР (артиллерийская инструментальная разведка). А ребята, которые учились вместе со мной на командира огневого взвода, практически все погибли на Курской дуге. А я продолжал учиться до 1944-го.

СЕРЕБРЯНАЯ ИКОНКА

В 1944 году Борис Балашов начал службу разведчиком батареи управления 99-й гаубичной бригады тяжелой артиллерии. Часть поддерживала огнем артиллерии пехоту. В обязанности входило разведывать цели. В разведку уходили по три-четыре человека.

— Я расскажу, как боевое крещение получил. Пришел на наблюдательный пункт к командиру бригады. Тут налетели немцы и стали бомбить. А НП занимал кирпичное строение, и я встал у кирпичной стены, а вокруг меня пыль красная. Потом я уже сообразил, это осколки били по кирпичам.

Хорошо, что один будущий мой разведчик схватил меня за шинель и в щель затащил, поэтому не получил ни ранения, ни чего другого, — боевое крещение! Я уже офицером был с одной звездочкой. А потом уже освоился, насколько это возможно на войне, — вспоминает Борис Геннадиевич.

Конечно, война — противоестественная для жизни ситуация, к которой сложно привыкнуть. Смерть всегда где-то рядом. Однако есть и такое мнение: война — это тоже жизнь, но только в ускоренном режиме.

— Когда вошли в Пруссию (там я пороха понюхал!), буквально все дома были как крепости, недаром Гитлер говорил, что там русские «обломают себе зубы». Немецкое правительство выдавало ссуды на строительство домов по государственному проекту. По нему нижняя, подвальная часть, в случае необходимости, представляла собой дот. Окошечки для воздуха как амбразуры! А сам подвал бетонировался. Так что взять его было совсем непросто, — продолжает рассказ Борис Геннадиевич.

Произошел с ним такой «горький» случай в Кенигсберге:

— Как-то я споткнулся, упал, а со мной иконка была, бабушка ее зашила в кожанку. Несмотря на то, что родители неверующие были, бабушка окрестила меня. На войну проводила со словами: «Когда твой отец был на фронте, я ему эту иконку тоже давала».

Серебряная иконка, с одной стороны написано «Спаси и сохрани», а с другой — ангел изображен. И вот у меня в кожанке зашиты эти вещи были вместе с пистончиком, где у меня все данные были указаны. И я это потерял, и даже не знал об этом. А когда уже Кенигсберг взяли, прошло время и нашли мой пистончик с координатами, то написали родителям, что я — без вести пропавший…

А у меня был друг и земляк Глеб из соседней бригады, она недалеко от нас на реке Прегель стояла. Узнал, что он там, пошел, встретились, обнялись. Он об этой встрече своим родителям написал, а они уже моим отцу и маме, с которыми дружили, сообщили. Конечно, они обрадовались, сын живой-здоровый… Надежда появилась, что вернусь домой.

В мае 1945-го бригаду Балашова перебросили на уничтожение немецкой 100-тысячной группировки под латвийский Тукумс.

— Восьмого числа вдруг слышим — стрельба. Ну, думали, немцы прорываются, выскочили — что-то не похоже. А Клава-радистка, у нас на батарее такая была, кричит во все горло: «Война закончилась!»

Скоро погрузили нас в эшелон и через всю страну — снова на войну, с Японией, через Алма-Ату, где мой дом. Я попросил своего комбрига, мол, Семён Иванович, разрешите мне на скором поезде опередить этот эшелон, к родителям забежать. А в те времена скорый поезд ходил «минута в минуту», и тут мне повезло, подходит этот скорый. Комбриг говорит: «Давай, только не опаздывай. Потому что потом тебе будет трудно нас найти».

Вот я приехал в Алма-Ату, стучу в дверь. Отец спрашивает: «Кто?» — «Борис». — «Какой Борис?» — «Ты чего, отец? Сына не узнаешь, что ли?» Ну, тогда до него дошло, открывает и кричит: «Нина! Бориска приехал!» Мама встала, она и не поняла, что к чему, смотрела только и даже не разговаривала. Она словно оцепенела, такие чувства сильные были.

Побыл я с родителями где-то час, а потом мы с отцом бегом на станцию, и вскоре мой эшелон пришел. Уехал я вместе с эшелоном в Чойболсан, в Монголию.

После разгрома Квантунской армии прошел слух, что нашу бригаду готовят к высадке на японском острове, даже словари раздали. Но послали нас не в Японию, а в северную Корею, где я прослужил два года. Писал во все инстанции и Сталину, и Молотову, чтобы демобилизовали. Не хотели демобилизовывать из-за отличных характеристик и перевели в часть в Китай, где было легче готовиться к поступлению в артиллерийскую академию, куда конкурс больше ста человек на место! — вспоминает ветеран.

Войну Борис Балашов закончил уже кадровым офицером с тремя боевыми орденами: Красной Звезды (за Германию и Японию) и орденом Отечественной войны 2-й степени, а после возвращения на Родину продолжил военную службу. Дослужился до полковника. Хотя в свое время мечтал стать орнитологом.

Среди его фронтовых наград медали: «За боевые заслуги», «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией», «За победу над Японией»…

ВСТРЕЧА С БАГРАМЯНОМ

На войне случаются знаковые встречи.

— В районе Тукумса и Либавы еще оставались немецкие силы, — рассказывает Борис Геннадиевич. — Ехал я как-то на Катерпиллере (тракторе) с двумя прицепами. Дороги в Пруссии были хорошие, но обсажены высокими деревьями, поэтому большая техника не могла проехать. Из-за этого наша артиллерия пошла кружным путем, а я напрямую: нужно было связаться с командиром 45-й дивизии, которую мы должны были поддерживать.

Ехал я на тракторе и слышу грохот: позади нас идет танк и не может нас обогнать — мы загородили ему дорогу. Я сделал крен, а командир в танке, капитан, неудачно сманеврировал и задел наш трактор, и мы раз — и в грязь!

А тут мимо следует кавалькада «Виллисов». Увидев, что произошло, они остановились. Смотрю, меня зовут. Подбежал, а в одном из «Виллисов» сам Иван Баграмян, на тот момент генерал армии: «Что произошло?» Я рассказал ему, что танкист меня задел. Баграмян ответил, что капитан должен извиниться передо мной, младшим лейтенантом, потому что все могло закончиться трагически.

Много лет спустя… Мне дали задание встретиться и представить бронежилет перед генералитетом, а его возглавлял уже маршал Баграмян. После доклада подхожу к Баграмяну и говорю:

— Товарищ маршал, а мы с вами на фронте встречались, вы тогда заставили капитана передо мной извиниться

— За что?

— Он тогда танком мой трактор перевернул.

— А-а, я помню.

И мы пожали друг другу руки.

ПОЧТИ «ПОДПОЛЬНО»

После войны Борис Балашов трудился на «оборонку», защитил кандидатскую диссертацию и до самой пенсии работал главным конструктором в одном научно-исследовательском институте Министерства обороны. Самое известное его «детище», как уже было сказано, — керамический бронежилет.

К разработке бронежилета Борис Геннадиевич приступил почти подпольно:

— В 1970-ые мы с товарищами-инженерами получили изрешеченный пулями бронежилет английского производства из Вьетнама. Стали разбирать его «по косточкам» и нашли массу недостатков. Это был прессованный из карбида кремния плохонький бронник.

…Вообще, идея защиты тела от пуль возникала всегда. И в Первой мировой войне использовали кирасы, и во время Великой Отечественной были металлические нагрудники у штурмовых групп.

В первую очередь стальными нагрудниками оснащались бойцы ШИСБр РВГК — штурмовых инженерно-саперных бригад резерва Верховного Главнокомандования.

Такая защита использовалась на самых трудных участках: во время уличных боев или взятии мощных укреплений. Но в послевоенной Советской армии бронежилетов не было.

— Один из сотрудников отдела стрелкового дела нашего института НИИ-3 Министерства обороны Дмитрий Забелин съездил за границу (периодически мы ездили на выставки) и рассказал, что там занимаются бронежилетами. А мы с ним дружили, и он предложил мне поднять этот вопрос, как конструктору.

В моем отделе проектировали и делали образцы, испытывали их, а потом предлагали промышленности, научно обосновывая тот или иной образец. Если промышленность давала «добро» и реализовывала это в металле, то тогда Министерство обороны СССР решало, что именно надо принимать на вооружение.

Получается, мы опередили промышленность. Сейчас есть люди, которые говорят, что чуть ли не они первыми начали этим делом заниматься. И один из этих людей Владимир Ярославович Шевченко из Института общей и неорганической химии. Но вообще по статусу этим делом должен был заниматься Институт Стали.

Промышленность должна была представлять военным: «вот у нас есть образец такой-то, мы его испытали — надо принять на вооружение». Наше командование смотрело, мы работали как ученые, изобретатели, и если действительно все было хорошо, то этот образец принимался на вооружение. Но у нас получилось по-другому: мы действительно опередили промышленность, прыгнули, так сказать, «через голову».

Я тогда предложил заместителю начальника института генералу Геннадию Петровичу Мамышеву начать дело, которым на Западе, по слухам, уже занимаются. Он посчитал, что идея неплохая, интересная и важная. Стали наводить справки насчет керамики и оказалось, что у англичан действительно есть керамический бронежилет, у которого была полностью отпрессована грудь.

Но это не очень хорошо, потому, что такой бронежилет был тяжелый, после попадания пули его можно только выбросить. Да, пулю задерживал, но становился негодным.

Когда Мамышев на собрании, которое вел командующий Сухопутными войсками генерал И. Г. Павловский, стал утверждать план научных работ, то генерал сказал, как отрезал: «Никакого жилета. Это что, если солдату бронежилет не достанется, он и в бой не пойдет? Финансирования работ по созданию бронежилета не будет. Несмотря на отсутствие финансирования мы вели работу «подпольно»».

Но поскольку мы опередили промышленность, и наш образец с использованием керамических пластин был лучшим, то об этом услышало профильное начальство по всему Советскому Союзу. В мой отдел начали съезжаться начальники всякого ранга, вплоть до президента Академии наук Анатолия Александрова, разработчика атомного оружия.

ПУЛЯ, «ГРИБОК» И КЕВЛАР

Сначала бронежилет пробовали на карбиде кремния — увы, образец разлетается, как стекло. Когда пулю изучали после испытаний, то она получалась как грибок — соприкасаясь с керамикой, она сплющивалась. Необходимо было уловить этот «грибок», — вот тут появилась идея, как закрепить керамику, чтобы она не разлеталась.

— На этом этапе подключился уже упомянутый Шевченко из ИОНХа — в институте неорганической, который занимался керамикой. «Есть у меня такое предложение», — сказал он и пригласил на испытания на стрелковый полигон под Подольском. И что получилось? Пулю поймали, получился «грибок», но она пролетала сквозь ткань, то есть могла убить человека. В это время мы уже работали с Институтом твёрдых сплавов и начальником лаборатории А. А. Максимовым., который посоветовал нам использовать вместо карбида кремния, карбид бора, удельный вес которого меньше.

Однако нет ничего невозможного. На заводе в Мытищах рационализаторам подсказали, что есть материал, и весьма высокопрочный — в Америке он называется кевлар. А у нас такие материалы назывались СВМДЖ-1 — изобретатели попробовали перемотать им керамический элемент. Это сейчас называется «композитом».

Сделали бронеэлемент сначала двойным, потом тройным — в итоге, получилось восемь слоев! И эта ткань, назвали «подложкой», стала ловить «грибок» — и удерживать его. Но «грибок» все равно здорово бьет по телу человека, но не убивает. Например, если пуля поражает в область сердца, то оно может остановиться

Испытывали бронежилет на Ржевском полигоне на… свиньях. Усыпляли свиней, подвешивали, стреляли и смотрели — есть синяк после выстрела или нет. Синяки были, но человек от этого бы не погиб.

Конечно, карбид бора — это хорошо, но его в больших масштабах не было. Что делать?

— Тут неожиданно выяснилось, — рассказывает Борис Геннадиевич, — что на Дальнем Востоке добывают землю как удобрение, и там чуть ли не половина Хингана содержит бор. Там я, собственно, воевал после Германии. Там ее раскапывали и продавали японцам на удобрения по девять копеек за килограмм, а они делали из нее борную кислоту и продавали за тридцать копеек. На этом этапе подключился энергичный Шевченко из ИОНХа.

Быстренько созвали собрание, где было принято решение сделать бор стратегическим материалом. Ему, Шевченко, на Дальнем Востоке даже пригрозили, так как он «лишил» местное начальство «кормежки» в виде японских радиоприемников. Ну, каждому свое…

Стали думать, как делать бронежилет в промышленном масштабе. И завод, где его начали впервые массово производить — это Светловодск на Украине. Изготовили для начала несколько образцов. Производство довольно сложное — нужно обжечь при температуре около 2000 градусов и спрессовывать. Бронежилет в итоге получался очень дорогой, примерно около полутора тысяч рублей. Но, как иногда бывает, помогла случайность.

Владимир Шевченко поехал в Швецию и там «подсмотрел», т. е. открыл для себя и для нас, разумеется, прессы, которые могли делать не по одной пластине, а целый ряд.

Когда к нам в институт приехал президент академии Анатолий Петрович Александров, ему показали в нашем бункере образец бронежилета. Демонстрировали стрельбу, и как образец держит пулю, выпущенную с дистанции восьми метров, причем не американскую М-16, а нашу из «Калашникова». А надо заметить, что наша пуля гораздо эффективнее, так как в ней был стальной стержень, который попадая в цель, прошивал металл. Параллельно с нашим отстреливались американские, английские и израильские бронежилеты из карбида кремния. Пуля АК «прошивала» их насквозь.

Академик даже засомневался, что оружие правильно заряжают, сам зарядил и увидел, что бронежилет «держит». И тогда он сказал: «Вы знаете, это на Ленинскую премию можно подавать». Однако, к сожалению, нас начали, как говорится, гнобить со всех сторон, в том числе и со стороны военных, и со стороны гражданских, и тормозить принятие на вооружение нашего бронежилета, — с горечью вспоминает Борис Геннадиевич.

На дворе были уже 1980-е годы.

ВРАЗУМЛЕНИЕ ВОЙНЫ

Когда началась война в Афганистане, вот тогда вопрос о сверхпрочных бронежилетах приобрел совершенное другое звучание и значение.

В СССР первый армейский бронежилет 6Б1 был сделан еще в 1957 году, но в серийное производство он так и не был запущен. Развернуть его массовое производство планировали только в случае большой войны.

После начала боевых действий в Афганистане весь запас 6Б1 был сразу передан в действующую 40-ю армию. Однако для условий гор этот бронежилет оказался слишком тяжелым.

Было принято решение разработать новое средство защиты, которое обладало бы меньшим весом — этими работами занимались специалисты московского НИИ Стали.

По ходу Афганской войны появились новые армейские бронежилеты «6Б2» и «6Б3».

В тот же период Борису Балашову и его коллегам поручили срочно возобновить работу над сверхпрочным бронежилетом, основное направление работы — повышение защитных характеристик. А он уже был практически готов!

— Мы делали бронежилет из керамических элементов, которые обматывались СВМДЖ-1, пропитанной эпоксидной смолой. Во время испытаний нашли оптимальную толщину, удобную для боя. Весил броник восемь килограммов. Его преимущество было в том, что пуля застревала в бронежилете, а не разбрызгивалась во все стороны, калеча солдат. Наш бронежилет оказался более безопасный и прочный, хотя и стоил чуть дороже аналогов. До массового производства мы изготавливали жилеты у себя в мастерской и в отделе, куда работники приносили свои швейные машинки. Такими бронежилетами снабжались офицеры высокого ранга перед отправкой в Афганистан.

— Когда в Афганистане стали погибать наши солдаты, — а душманы не часто применяли артиллерию и минометы, предпочитая использовать стрелковое оружие, — то в ЦК задали острый вопрос заместителю министру обороны Виталию Шабанову: «Что у нас есть для того, чтобы защитить людей?»

Тот вызвал Геннадия Петровича Мамышева и спросил: «Что есть в разработке?» — «Образцы есть, но еще в сыром виде». — «В любую дверь стучитесь, вам все двери открыты».

Но когда организовали производство в Светловодске, бронежилеты стали поступать в большем количестве. Но на вооружение их все равно не принимали!

Дошло до того, что курирующему заместителю министра обороны В. М. Шабанову дали указание проверить с медицинской точки зрения, как карбид бора в порошке будет влиять на самочувствие людей, если попадет в кровь. И он дал команду в Ленинградскую медицинскую академию изучить этот вопрос.

Один офицер приехал с крысами на полигон, стал делать им врезы — выяснилось, что порошок приживается. Дали положительную оценку, что карбид бора вреда не приносит.

Когда об изобретении узнал Калашников, то сначала даже не поверил, что пулю из его автомата бронежилет держит с расстояния восьми метров и приехал проверить это лично. Убедился и даже взял себе образцы.

Только к концу 1980-х в войска пошли приличные партии. Мы даже сделали бронежилеты со специальной откидной защитой — чтобы защитить область паха.

Наши сотрудники летали в Афганистан, общались с разными офицерами и генералами. Узнавали, какие есть нарекания и, честно говоря, особых претензий не получили. Зато благодарности были!

«РОДИЛСЯ ВТОРОЙ РАЗ»

Как-то раз, когда Борис Балашов еще работал в институте, с проходной раздался звонок…

— Я еще тогда подумал, что мой племянник зашел, он как раз служил в Подмосковье. Оказалось, что это незнакомый мне майор ВДВ. Он протянул мне руку и сказал, что участвовал в войне в Афганистане и был в том самом бронежилете, который мы разрабатывали и что благодаря этому бронежилету он «родился второй раз».

Когда в бою душманы его расстреливали практически в упор, он остался жив, благодаря «бронежилету Балашова и его команды». Выяснилось, что в него попали две пули, а он только отделался шоком, хотя удар будь здоров какой! «Как дубиной ударили», — сказал офицер-десантник. Товарищи сделали ему искусственное дыхание, и майор пришел в себя.

— И то, знаете, иной раз показывают по ТВ, как человек бежит, и в него стреляют, а он падает вперед, — делится впечатлениям от увиденного на экране Борис Геннадиевич. — Когда в грудь устремляется такая «пулевая сила», она буквально сталкивает человека с пути, и он, естественно, падает назад.

Во всех инструкциях мы писали, что если пуля попадает в грудь, то надо делать искусственное дыхание. Когда мы проводили испытания, то от удара сердце свиньи останавливалось. Подопытным свиньям делали искусственное дыхание, — и они оживали.

По поводу бронежилетов к нам приезжали консультироваться и с Лубянки, и летчики, и моряки. «Причем на флоте, видимо, наше изделие тоже себя хорошо зарекомендовало, — меня приглашали в Ленинград в их институт», — говорит наш собеседник.

В 1989 году за разработку бронежилета Борис Геннадиевич и его команда получили Премию Совета Министров СССР.

Керамические бронежилеты и сейчас используются в различных структурах — в инкассациях, частных охранных предприятиях, а также в различных силовых ведомствах.

…Подготавливая материал, я просмотрел несколько интервью с Борисом Геннадиевичем и полностью присоединяюсь к многочисленным пожеланиям. Удивительные отзывы, если учесть молодость их авторов: «Спасибо большое за видео!», «Низкий поклон Борису Балашову», «Спасибо за рассказ, Борис Геннадиевич!», «Крепкого здоровья и долгих лет!».

Неоднократный участник всероссийской олимпиады политологов. Дипломная работа: «Российский национализм: многопартийность, противоречивость, управленческое воздействие».

С ноября 2010 года — в газете «Спецназ России».